Виталий Полищук - И на этом все… Монасюк А. В. – Из хроник жизни – невероятной и многообразной
Такой вот она и была – моя любимая Рукавишникова!
Дома она была спокойной и никогда не спорила. Она говорила всегда: «В доме должен быть лишь один старший. И его мнение – главное».
Думаете, она и на работе была такой же? Сейчас! Она могла скрутить буйного больного и, держа его одной рукой, ввести ему другой успокоительное.
И в профессиональных вопросах у нее всегда было свое мнение, и при нужде она его могла жестко отстаивать.
Но это – на работе. В клинике.
На лекциях и семинарах в мединституте она была другой – требовательной, но справедливой. Уважительной по отношению к студенткам и студентам, но не терпящей некомпетентности. Даже со стороны студентов.
Но возвращаясь с работы домой, она никогда не несла в дом «негатива» – разных отголосков неприятностей по работе. Когда я открывал ей дверь (или она впускала меня в квартиру) я видел легкую улыбку на милом лице, слышал ласковое: «Привет! Устал сильно?» И отвечал, даже если и устал: «На кое-кого и для кое-чего сил хватит!»
И целовал ее всегда только в нежные губы.
Излишне говорить, что так же вела себя и Варя, если на пороге встречал и задавал тот же вопрос ей я.
Варя никогда не лгала мне, и тем более – не пыталась «крутить» и спорить, пытаясь настоять на своем. В таких случаях она просто говорила мне: «Извини, что-то меня не туда занесло…» Или: «Прости, я, конечно, не права…» И целовала меня в щеку! И возможность ссоры тем самым гасилась в зародыше!
Как я уже говорил, в нашей семье старшим был я. Но это ведь накладывало огромную ответственность – я и сам не мог лгать, я не мог проявлять самодурство, я не мог приносить с работы «негатив» и срывать зло на близких… Мы всегда помнили о своих детях, и они видели наши отношения и тоже росли спокойными, уверенными в себе и любящими нас больше всего на свете… Ну, кроме разве что тети Юли…
Меня страшно умиляло, что при любой возможности Варя любила поваляться с книжкой в руках – она вообще любила читать. Другое дело, что почти всегда ей (по роду работы) приходилось читать толстые умные книги по психиатрии, но если выдавался день, и если я как раз подсовывал ей интересный детектив или новую повесть Стругацких…
Тогда мы втроем (я, Маша и посильно Миша) тихонько убирали квартиру, готовили еду, а Варька лежала на животе на диване и, уткнувшись в книжку, читала взахлеб, пока не заканчивала роман или повесть.
А мы кормили ее, приносили к дивану еду, чай или кофе.
Мы очень любили ее в такие часы – ведь сейчас она была обыкновенной Варюхой и просто мамой, а не строгой профессоршой и требовательной матерью.
Но сказать, что Варя была словно бы пасторального облика, я не могу.
Однажды году в восьмидесятом или восемьдесят втором, когда в воскресенье я завез Машу к тете Ире, она спросила меня:
– Ну, как, Варька тебя еще не обижает?
– Да нет! – засмеялся я.
– Ты имей в виду – она это может! Помни об этом!
Но я в общем-то никогда этого не чувствовал…
Далее тетя Ира сказала мне:
– Люся все время звонит. Обижается на Варю – не звонит, не приезжает в гости…
Люся – это Людмила Олеговна Рукавишникова, Варина мама.
Я, конечно, чувствовал, что Варя любит меня и детей больше, чем родителей. Хорошо это, или плохо – я судить не могу, потому что в любом случае нам, членам ее семьи, это не вредило.
Еще бы – со мной она была такой нежной, такой внимательной, что я иногда думал, что она притворяется. И понимал, что такие мысли – отрава из прошлой, первой моей, жизни. И тогда я клал руку ей на грудь, и видел в ее глазах нежность, и эти глаза мне говорили: «Ничего не бойся! Верь себе и мне!! И просто люби!!!»
Говоря о Варе, как о своей супруге, хочу сказать, что она была идеальной женой.
Она, например, не мыслила себе взять – и просто уйти из дома в выходной день без нас.
Если ей предлагали билеты в театр, и она брала их, и вдруг выяснялось, что я просто не хочу идти (устал, перенервничал на работе, да просто не в духе) – она звонила и отдавала билеты кому-нибудь. Чтобы остаться дома и провести вечер вместе со мной…
Если я просил ее что-то не трогать и не передвигать с места, моя просьба выполнялась. Если я просил ее не протирать экран монитора компьютера, она ни за что его не тронет, и вот однажды, когда я работал над своей книжкой, посвященной философским проблемам, я вдруг однажды обратил внимание, что экран покрыт слоем пыли. А когда я спросил Варю – что это, мол, такое, она улыбнулась и напомнила мне мою просьбу – не касаться экрана!
И я засмеялся, встал из-за стола, поцеловал Варюху и пошел в ванную за тряпкой…
Боже, а как я любил, когда в редкие свободные вечера мы могли сидеть рядом перед телевизором и смотреть фильм или какую-нибудь популярную передачу! Мы оба отдыхали при этом!!! У нас никогда не возникало разномнений: если я бросал реплику, Варя всегда поддерживала меня и в свою очередь, говорила что-то, что мог поддержать я. Никто не знает, как тяжело мне было в прошлой жизни из-за такой вот мелочи – я говорю что-нибудь, а моя жена обязательно возражает, говоря что-то вроде: «А может быть, он (она)…»
И я внутренне был готов взорваться, потому что годами, что бы я не сказал, у нее на все свое мнение, которое н и к о г д а не совпадает с моим… Ни в чем! И поэтому мне было душно с ней, иногда – хотелось заорать и убить себя!
Думаете, почему я т о г д а, в той жизни, так сильно захотел изменить жизнь, что Вселенная дала мне эту возможность?
А вот рядом с Варей я отдыхал. И хочу надеяться, что она рядом со мной – тоже.
Когда Варя однажды затеяла ремонт в квартире, они вместе с Юлькой заставили меня переселиться на время на квартиру Чудновской (я ненавижу ремонты!). И обязательно дважды в день – утром и вечером (пока шел ремонт) Варя звонила мне и спрашивала, как дела (а Юлька еще и забегала днем); и мне было приятно от мысли, что даже в это время моя жена всегда помнит обо мне и я по-прежнему у нее на первом месте…
Варя никогда не болтала при мне по телефону. Даже если на той стороне линии была Юлька, при моем появлении она говорила в трубку: «Все-все! Толя пришел. Я перезвоню», и клала трубку.
Для нее семья была всем.
Правда, если «на проводе» была Юлька, Чудновская требовала дать трубку мне и обязательно говорила: «Монасюк! Ты и тут, гад такой, мешаешь мне жить комфортно…» И кидала трубку.
Поэтому иногда я, зная любовь женщин к телефону как средству снять напряжение, да просто почувствовать себя вольной девой, специально уходил из дому на полчаса под надуманным предлогом (ну, нужно мне что-то купить в киоске!), чтобы дать возможность Варе вволю поболтать по телефону. С мамой, детьми, Юлькой…
Варя никогда не «выбивала из меня» чего-то, что я не хотел ей говорить. В нашей семье исключались ситуации вроде: «Немедленно расскажи мне, что происходит? Я места не двинусь, пока не узнаю!». Ну, а если она делала что-то не так, как мне нравилось, или просто невольно обижала меня, она никогда не пыталась искупить вину как бы м е ж д у п р о ч и м – подлизаться, что-то купив мне, или еще как-то т а к, нет, она просто подходила ко мне, садилась рядом, и говорила: «Ну, прости меня! Помнишь, тогда, в начале, какая я была дура? Ну, вот снова сглупила! Не обижайся на меня, я сделала ошибку». И брала мою руку в свою, и клала голову мне на плечо, и я просто не мог больше на нее сердиться…
Так же поступал и я. То есть не доводил наши мелкие проблемы до накала, до состояния, когда выход лишь один – в бурной ссоре. Нет, до подобного накала проблемы я домашние коллизии никогда не доводил. Да если бы и… – уверен, Варя никогда не пошла бы на обострение – для нее (впрочем, как и для меня) покой в семье был дороже всего.
Наконец, ни она, ни я никогда не выходили из дома, не объяснив друг другу, куда и зачем уходим. А в необходимых случаях мы советовались друг с другим, и не только по этому поводу.
Ну, и если говорить о физической близости, то Варюха никогда не отказывала мне в ней. С годами она стала холодноватой, и тем не менее мы по-прежнему любили друг друга.
И в смысле физической близости – тоже.
Как я уже говорил, именно в это время я готовился стать адвокатом. Со временем я надеялся оказаться в пятерке известнейших российских адвокатов, которую позже возглавят Падва и Резник.
Перед тем, как вплотную заняться своей переквалификацией, я посоветовался с Варей. Она ответила – чем бы ты ни занялся – ты все равно будешь лучшим!
Я знал, что через несколько лет грядут перемены, да они уже и начались – с экранов телевизора вовсю вешал проникновенным голосом человек с каиновым пятном на лбу…
Но к этим переменам я был уже в достаточной степени подготовлен. Я являлся членом краевой коллегии адвокатов, защищал в суде в основном первых кооператоров, и неплохо зарабатывал. Но я знал, что все основное вот-вот переместится в Москву, да там и останется. Это – с одной стороны.
